Эссе Кедрова о Мандельштаме

воскресенье, 30 сентября 2012

12:30

все записи пользователя в сообществе Дейдре

А еще у меня душа и ресницы красивые (с)

Эссе из книги К. Кедрова "Ангелическая поэтика". М.: Университет Натальи Нестеровой, 2002.
К.Кедров. Пространством и временем полн

Иногда очень трудно представить, что Мандельштам все таки был. Легче поверить в НЛО или в Атлантиду. Такова особенность нашей империи. У нас все не благодаря, а вопреки. читать дальшеВпрочем, надо отдать должное дореволюционной России. Прорвавшись сквозь все черты оседлостей, Мандельштам все же смог уехать в Германию и получить там высшее образование изучая философию.
Зачем Ленский вернулся в заснеженную Россию после обучения в Гетгингенском университете? Прожил бы долгую и счастливую жизнь. Даже кроткий и удачливый поэт Василий Жуковский, воспитавший Александра II, вовремя уехал в Германию и много лет жил счастливо, переводя Гомера на русский язык. — Мандельштам не переводил Гомера, он «список кораблей дочел до половины» На вторую половину не хватило жизни тем более что прервалась она преждевременно в советском концлагере. Назовем вещи своими именами. Великая античная цивилизация, погибшая от нашествия вандалов.
Мандельштам стал не столько поэтом для поэтов, сколько поэтом для филологов. В его стихах так приятно откопать то античную колонну, то профиль древнегреческой камеи. Вообще он отчасти был предсказан Гончаровым в романс «Обрыв».
Там есть учитель гимназии Козлов, который влюбился в свою жену, находя в ней античные очертания, потому что по-настоящему был влюблен только в античность.
Попытки Мандельштама писать о современности трогательны и неуклюжи. То Москва «на яликах плывет», то вырывается обещание жить «дыша и большевея».
Он слишком мягко назвал свой век «волкодавом» Век оказался не волкодавом, а людоедом.
Самая гениальная строчка Мандельштама: «Господи! Сказал я по ошибке». Это великая молитва XX века. Здесь уже не античность, а только мы. Мы в той мере, в какой еще способны молиться.
И еще одна точнейшая формула Мандельштама. «Мы живем, под собою не чуя страны», – это на все времена. Очень страна большая. В ее просторах исчезают великие поэты так, что потом и могил не сыщешь.
И все-таки Мандельштам здесь родился, жил и даже создал свою антично-русскую поэзию уже XX века, повторив эксперимент Пушкина в новом измерении. Эксперимент удался. В заснеженной стране возник поэтический Парфенон из льда, построенный Мандельштамом. Это строение казалось таким хрупким и вот-вот должно было бы растаять, однако не растаяло, не рухнуло, а оказалось прочней железобетонных глыб советской поэзии, которые давно превратились в пыль.
Возможно, что поэт родился не в своем времени, не в той стране, но повезло и времени, и пространству, где жил Осип Эмильевич Мандельштам.
К. Кедров

Люблю Кедрова, причем с каждым годом отношение к нему меняется. В 2009, когда писала диплом, я его просто и тупо не поняла, но фамилию запомнила. Потом, уже кажется летом 2010, мне в руки попался томик Ангелической поэтики и мозг улетел в запредельные дали, в него вгрызлась трава. 2010-2011 период чистого концентрированного восторга. Сейчас начинаю воспринимать более критически, но все равно люблю, ибо трава, ибо курительна. Хотя стихи его понимаю не все. Полагаю, это во многом показатель того, насколько близка человеку та или иная теория: если воплощение теории ее основателем читается о чем-то не о том, то и саму теорию ты в лучшем случае не поймешь. Если творчество где-то как-то небезынтересно и есть отдельно что-то резонирующее - также будет и с теорией (с чем-то будешь спорить до хрипоты, что-то примешь. У меня так с Есенином было). И т.д.
Можно возразить - бывают чисто теоретики, которые художествами не занимаются, лишь выводят теории. А вот тут мне вспоминается одна история с продолжением. читать дальшеДело было на каком-то семинаре, по теории литературы. Преподаватель, желая пояснить какую-то свою мысль, спросила:
- Вы, филологи, наверное, стихи пишите?
Повисло молчание. То ли никому не хотелось отвечать, то ли народ просто не знал что за этим последует - читать перед аудиторией никому, наверное, не хотелось. За окном вовсю светило солнышко - был конец марта, на асфальте уже растекались лужи, к 4й паре все уже успели подустать, пропитаться весенним теплом, кто-то, наверное, даже задремал... За нас всех ответила дочь священника, серьезная барышня с большими глазами и красивым именем Серафима.
- Нет, - покачала головой она. - Все уже написано. Мы анализируем.
Народ оживился и закивал. Преподавательница очень удивилась, странно посмотрела на нас, но комментировать не стала. Семинар лениво потек дальше. А я вот почему-то запомнила эту сцену. Красиво смотрелась Серафима тогда, вот и отложилось.
Так вот, уже потом довелось мне гнать в приятном обществе за теорию литературы. Дело было на кухне, под то и дело сбегающий кофе и густой сигаретный дым. Московская ночь располагала, и мы как-то естественно начали иллюстрировать каждый тезис собственноручно сочиненным по ходу примером. Кажется, просветление настигло меня на сонете, когда я судорожно укладывала слоги в тиски строгой формы. Я почти осязаемо ощутила эту форму и всю эту проклятую теорию сонета. Стих вышел крив, но мне тогда хватило.
Так что мое глубокое имхо - теоретики литературы, не написавшие ничего художественного - плохие теоретики. То, что эти художественности могли не публиковаться - другой вопрос.

Вопрос: Интересно?